Иду мимо школы. Два подростка стоят, курят. Прямо на крылечке. Громко спорят — ругают обязательную школьную отработку и прочие субботники — пусть лохи за бесплатно мусор гребут. Вспоминаю себя. На работу ходили как на праздник. К чему бы это?

В годы Советской власти вылет из школы был делом нехитрым. Даже большого багажа достаточных оснований не требовалось. Стоило совершить проступок, порочащий честь и достоинство советского школьника, и нате, как говорится — перед вами все двери открыты. Одна в вечернюю школу, а вторая в воспитательную колонию для несовершеннолетних преступников. За тунеядство, попрошайничество или грабеж. Других путей не предвиделось.



Не хочешь учиться — гуляй Вася. Или Петя. В общем, не важно. Как сегодня никого учиться не уговаривали. И работать тоже. Даже наоборот — любой субботник воспринимался как нечто масштабное, бурное и веселое. Правда, один из таких праздников едва не превратился в тот самый "порочащий честь и достоинство".

Год, был, пожалуй, 1989-й. Еще не совсем демократия, уже почти не Советский Союз. Веяло новым, непривычным, малопонятным. Старое тоже оставалось в моде. По мере сил и возможности к сопротивлению. Перестройка, в общем. Но чего бы нам не вещали про хозрасчет, рыночную экономику и достойную оплату труда, а на субботники приходили все. Даже те, кто появлялся в школе лишь по случаю очередного вызова на педсовет.

Итак: грабли, листья, носилки и, конечно, динамики с песней: «Не расстанусь с комсомолом — буду вечно молодым!» И мы — боязливо целующие первую любовь за стеной школьной теплицы — почему-то субботники особенно располагали к лирике и романтике.
Помню как дули невесть откуда появившуюся бутылку пива. Мы ту бутылку пили ввосьмером, а может даже вдесятером. По глотку на каждого. Так, для проформы, самоутверждения. Если хотите — познавали культуру пития и чувство меры. И не бежали за добавкой, хотя уже считали месяцы до выпускного. Все больше таскали, гребли, подметали, даже пели. Потому что это был ПРАЗДНИК бесплатного труда на благо общества.

Весело было. Особенно когда Женька Сабельников припер из пионерской комнаты «кепку Ильича». Этакий «блинчик» с козырьком из разряда тех атрибутов идеологической символики, что хранились вперемежку с барабанами, горнами и письмами друзей из братских республик в каждом «красном уголке».



В общем-то, пояснений не потребовалось. Женьке приделали бородку из какого-то подручного мусора, подобрали неказистый пиджачок и вручили бревно. Картина «Ленин на субботнике» в самых разных интерпретациях знакома каждому советскому первоклашке. Потому ее олицетворение в рамках нашей уборки вызвало бурю восторга у всего школьного сообщества. Народ покатывался со смеху, Женька, почувствовав себя в центре небывалой популярности, принялся театрализованно подгонять подручных, то есть нас.

Мы таскали несчастное бревно из одного угла школьного двора в другой. Позади Женька декламировал ленинские речи, а мы еле держались на ногах от смеха, рискуя уронить дерево себе на ноги. И тут как хорошем кино — внезапно вырубили свет, все замерли…

— Что тут за самодеятельность!? — это была уже другая картина. Как звали нашу школьную директрису, я не помню, но ее лицо до сих пор периодически всплывает в кошмарных снах. Мягко говоря, она была вне себя от негодования.

— Да как вы смеете? Да на-ка-во вы по-ку-си-лись?!

— А вы считаете пример Владимира Ильича недостойным подражания? — в этих словах звучала заметная ирония. Это Полевой внес раскол в размеренный образовательный процесс. Борис. Но не тот, который писатель. А тот, что был учителем истории. И смутьяном порядочным. Он как всегда оказался в нужном месте в нужное время. На уровне подсознания было понятно — зря он встрял. Уж ему точно не простят инакомыслия и неуместного юмора. Но был ли это юмор в привычном понимании?



Полевой был типичным представителем прогрессивной молодежи, что в первых рядах бросается на строительство баррикад. Ну, так вот — даже он нам как-то сказал: «Демократия, гласность и рынок — это замечательно. Но иногда нужно просто прибраться. Для себя. И обязательно вместе». Мы прекрасно понимали — после конфликта с директрисой кого-то принесут в жертву. И, скорее всего, это будет Полевой.

Позже было несколько тревожных дней ожидания. За дверьми учительской кипели нешуточные страсти. Удивительно, но часть педагогического коллектива восприняла всерьез слова мятежного историка. Обстановка накалялась — раскол в педагогическом сообществе не сулил ничего хорошего. Полевой приходил на занятия расстроенный, помятый и опустошенный. Женька Сабельников ударился в хронические прогулы. Его и до субботника редко кто в школе видел. Мы ловили обрывки информации и надеялись на чудо.

Еще лет пять назад Полевого могли распределить учительствовать в места столь отдаленные, что наши письма добирались бы до него как минимум на собачьей упряжке. Но таки запали его слова кому-то в душу. Приезжали райкомовские, проводили расследование.

Интересовались — с какой целью был весь этот маскарад и даже под какую музыку. В итоге убедились, что в репертуаре школьной радиорубки нет ничего крамольного, одни лишь песни военных лет, да комсомольско-пионерские марши. В общем, наш Ленин тащил бревно под правильные мотивы.  

Спустя неделю пришло распоряжение «Группу художественной самодеятельности представить на районный смотр-конкурс юных марксистов-ленинцев». Мы потом еще несколько раз таскали бревно по разным сценам, катались с гастролями.

Женька так вжился в роль, что потерял чувство меры и объективной реальности. Полюбил банкеты, стал припадать к бутылке. Как-то, напившись, потребовал у физрука броневик для своего выступления. В общем, доучивался он уже не у нас, хотя бревна таскать не перестал. Правда, другие и по иному поводу.    

Полевой в конце концов устроил последний скандал, а потом уволился. Говорят, его видели в 93-м на улицах стреляющей и митингующей Москвы. Он все-таки нашел свои баррикады. Мы разбрелись по этой жизни, как путники-одиночки. У каждого своя дорога, своя судьба, свои цели и приоритеты. Знаю — звучит это пафосно. Но точнее не скажешь. Теперь нас объединяют только воспоминания.

И те субботники вспоминаются с особой благодарностью. Ведь они не делили нас на двоечников и смутьянов, отличников и активистов. Там многое было неформальным. В такие моменты из сборища оголтелых подростков формировалась команда. Конечно, в наших рядах были потери для общества. Особенно в лице Женьки Сабельникова — маленького рыжего двоечника.

Но большинство, как говорится, вышло в люди. Со всеми своими правдами и неправдами, принципами и противоречиями, истинами и заблуждениями. По сути, на субботниках мы были равны и тащили одно бревно. За бесплатно. За ради общества. Пусть даже хохмы ради!