Будущий писатель и художник родился в 1930 году в украинском городе Умань. В десять лет он потерял мать, а через несколько месяцев началась война. Вскоре после того, как его отец вернулся с фронта, Леонид Завальнюк уехал в Донбасс и поступил в фабрично-заводское училище. Получив третий разряд токаря, он устроился на работу и продолжил обучение, а уже в конце сороковых оказался под Новосибирском в индустриальном техникуме трудовых резервов. Оттуда Завальнюка призвали в армию и отправили на Дальний Восток в артиллерийскую часть, расположенную в окрестностях Среднебелой. Именно там произошла знаковая встреча молодого автора с поэтом Константином Овечкиным, заехавшим как-то в часть по делам. Овечкин познакомился с талантливым младшим сержантом, прочитал его стихи и решил опубликовать их в альманахе «Приамурье». Однако, когда он показал рукопись редактору Марку Гофману, тот увидел в ней готовый поэтический сборник. Так, в 1953 году в Благовещенске вышла первая книга Леонида Завальнюка «В пути».
Переезд в Москву помог Леониду Андреевичу в полной мере раскрыть свой талант: кроме поэзии он увлекся прозой и драматургией, начал писать сценарии. В 1966 году по его повести «Дневник Родьки — «трудного человека» режиссер Юлий Карасик поставил фильм «Человек, которого я люблю». К слову, события этой истории разворачиваются в Благовещенске: в маленьком городе происходит становление главного героя, оттуда он вместе со своей семьей переезжает в Москву. Кроме того, Завальнюк сотрудничал с известными советскими композиторами Юрием Саульским, Александром Зацепиным, Давидом Тухмановым. Песни на его стихи звучали в исполнении Софии Ротару, Иосифа Кобзона, Валерия Леонтьева, Аллы Пугачевой и многих других популярных артистов. В Москве Леонид Андреевич также всерьез занялся живописью. Он называл свой метод «неконкретным реализмом», а сами картины — «знаками». Завальнюк создавал их в технике монотипии: наносил на стекло краски, накладывал сверху лист бумаги, «переводил» на нее изображение, а потом находил в сочетаниях цветов определенный образ и дорисовывал его.
Пожалуй, эта открытость всему новому и была главной чертой Леонида Завальнюка. Он везде казался своим, везде был как дома: в маленькой благовещенской редакции, на легендарном фото Валерия Плотникова среди авторов запрещенного альманаха «Метрополь», на семинарах со студентами. Пять лет назад поэта не стало, но его стихи, картины и песни по-прежнему живут.
Стихи
Осенняя мелодия
Слеза, осенних дней примета,
Росой холодной потекла.
И журавли уносят лето,
Раскинув серые крыла.
Звенит высокая тоска,
Необъяснимая словами.
Я не один, пока я с вами,
Деревья, птицы, облака.
Кружатся листья, как записки,
С какой-то грустью неземной,
Кто не терял друзей и близких,
Пусть посмеется надо мной.
Немало мы по белу свету
В исканьях радости кружим.
Порой для слез причины нету,
Но кто не плакал, тот не жил.
И часто плачем мы невольно,
Когда дожди стучат в окно,
Не потому, что сердцу больно,
А потому, что есть оно.
* * *
Не понимаю, кто идет за кем:
Я за стихами иль они за мною?
Я бы хотел вести без всяких схем
Свое существование земное
И быть собой.
Но подоплека дня,
Она не день,
Она совсем иная.
Про то, что ныне мучает меня,
Я написал вчера еще, не зная,
Что так оно и будет наяву.
И вот как бы в прошедшем я живу.
Душой и пониманьем в этом дне.
Ловлю его дыханье и горенье.
Но пониманье служит только мне, —
Стихи живут законами прозренья.
И слышу я порой в счастливый час,
Как где-то в них то самое лучится,
Чего на свете нет еще сейчас,
Но что уже не может не случиться.
Из поэмы «Осень в Благовещенске»
…Москва, чудесная Москва,
Ликующее чудо!
Но я по сути естества,
Должно быть, не оттуда.
Бежать, бежать!..
И я бегу,
И я спешу устало
К далекой этой стороне,
Что выпала случайно мне
И вот — моею стала…
Я прожил здесь пятнадцать лет,
Веселых и печальных.
Они ушли, давно их нет,
Но тихий шелест этих лет —
Как крылья за плечами.
Я помню: осень, дождь сечет,
Тоска небес бездонна,
Удачи нет, квартиры нет,
Но есть в душе какой-то свет
И ощущенье дома
И ощущение того,
Что дни бегут недаром…
Я много видел городов,
Я всем им благодарен,
Но чувство родины, земли,
Сочувствия природы
Впервые мне открылось здесь…
А может, весь, таков как есть,
Сложился я в те годы?..
* * *
Столетний саженец косой
Горит предутренней росой.
И плод, на градусник похожий,
Бугрится у него под кожей.
…Давай с тобой уснем в саду.
Или поплачем на коленях.
Ничто наш дух не поколеблет —
Ты ждешь меня, тебя я жду.
Когда истает суета
Надежды праздной и страданья,
Приходит боль сверхожиданья.
И жизнь прекрасна, смерть чиста.
Давай с тобой уснем в саду.
Или поплачем, словно в детстве.
За гранью всех причин и следствий
Ты ждешь меня, тебя я жду.
Молитва лица
Мы не можем молиться.
Но лица
Наши молятся сами, когда
В небе бродит живая вода
Перед тем, как на землю излиться.
И безмерно мгновение длится,
И искрятся души провода.
Мы одни,
Но несчетны числом,
Мы одни, но из многих слагаясь,
Мы рекою течем, содрогаясь
От прозрений, что в нас нанесло.
И в движенье том,
Грозном, как смерч,
Столько власти над силою черной,
Что взойдут семена обреченно,
Если смерти мы крикнем:
— Не сметь!
…О любовь,
В час молитвы лица
Назови мое имя однажды.
Дай мне миг утоления жажды,
Дай хоть раз прорасти до конца!
Мочка уха
И память не сдвинешь с места, как ни гони взашей.
И вот я долго вспоминаю: что же такое мочка уха?
Мочка… Неужели изготовление моченых ушей?!
А потом засмеюсь. Все вспомню. И сердце так радо.
Господи, сколько знаний у меня в голове!
Я знаю, что такое дерево, бедность, радиус,
Чувырла, черемуха, заработок, соловей.
Я знаю, что такое слегка архаичное «обрели», «утратили»,
Что такое золотая Мстера и синий Гжель.
И из важных вещей не знаю только одного:
Что такое полная ограниченная демократия.
По-моему, это и есть изготовление моченых ушей.
* * *
Дорогой дедушка,
Забери ты меня отсюда!..
Догорает в реке
Голубая зарница…
Что, казалось бы, родина,
Если дом твой повсюду.
Но так тянет в остывший очаг
Золотым угольком зарониться!
Не зажечь тот огонь,
Что согрел тебя в давние годы:
Он ушел не из жизни,
Он ушел из земли,
Из природы.
И остался лишь в снах
Да в желании вдруг возвратиться
В те небывшие дни,
Где о прошлом еще не грустится.
